В первые над Саратовом

В начале двадцатого столетия авиационная лихорадка охватила весь мир. В разных странах одна за другой открывались лётные школы, чуть ли не еженедельно устанавливались новые рекорды дальности и высоты полёта.

К 1904 году единственной «нелетающей» страной в Европе была Россия.

«Авиация - модная забава, её будущая роль настолько неопределённая и туманная, что ратовать за неё во имя прогресса, пожалуй, не стоит», - писал официальный орган русского императорского общества журнал «Автомобилист». Точку зрения российского царизма высказал и депутат Государственной думы черносотенец Марков-второй: «Прежде чем пустить людей летать, надо научить летать за ними полицейских».

Но русские люди неудержимо стремились к воздушным полётам. Студенты Петербургского университета во дворе своего учебного заведения пытались взлететь на самодельных аэропланах. Некоторые энтузиасты уезжали за границу учиться летать на аэропланах. Возвратившись на родину, они ездили по городам России и, часто с риском для жизни, пропагандировали авиационные полёты.

Воскресное утро 26 сентября 1910 года в Саратове выдалось солнечным, но холодным. Сильные порывы ветра развевали праздничную одежду горожан, стекавшихся пёстрыми потоками на Московскую улицу. По ней шумная толпа направилась к велосипедному ипподрому, что находился у вокзала Рязано-Уральской железной дороги.

Взгляды зрителей были устремлены на центр ипподромного поля, где двое мужчин в тёмных кожаных куртках и модных клетчатых кепи собирали аэроплан. Того, кто руководил работой, звали Александр Александрович Васильев. эto о нем писала неделю назад газета «Саратовский листок»: «Вскоре в город прибудет известный столичный авиатор А. А. Васильев. Он продемонстрирует перед гражданами полёты на французском аэроплане «Блерио».

Васильева называли известным авиатором, а между тем лишь весной того же года он сам впервые увидел полёты аэропланов на Первой авиационной неделе в Петербурге. «Заболев» авиацией, Васильев поехал учиться лётному делу во Францию. Закончив учёбу, Васильев стал посещать города России и совершать агитационные полёты. О, сколько горячих юношеских голов увлеклись авиацией после этих его полётов!

... Наконец Васильев и его механик Виссарион Кебурия закончили собирать летательный аппарат. Лётчик сел в кабину, надвинул на глаза большие ветрозащитные очки. Механик стал раз за разом поворачивать пропеллер аэроплана.

- Контакт, - крикнул он Васильеву, - и мотор ровно заработал.

Аэроплан, покачиваясь словно утка, стал быстро набирать скорость по травяному полю ипподрома. Разогнавшись, он оторвался от земли и плавно взмыл вверх. Десятитысячная толпа оживлённо зашумела, задвигалась.

А лётчик всё выше и выше поднимал свой «Блерио». На 250-метровой высоте Васильев выровнял машину, пролетел вдоль Московской улицы до Театральной площади, затем, описав круг в воздухе, вернулся к ипподрому и выключил мотор. Увидев остановившийся пропеллер, публика внизу замерла, прислушалась, испуганно зашептала:

- Машина испортилась... пропал человек...

Самолёт, планируя над головами притихших зрителей, мягко опустился до земли и покатил по полю.

Едва Васильев покинул кресло лётчика, к нему подошёл взволнованный молодой человек в длиннополом сюртуке.

- Это было великолепное зрелище! - восторженно воскликнул он, пожимая руку авиатору. - Вы храбрый и сильный человек!

- Ну что вы. Всего-то три минуты полёта, - улыбнулся лётчик.

- Нет, нет. Я вами восхищаюсь, - молодой человек на мгновение умолк, смущённый, затем представился: - Глушенко Семён Николаевич, - и добавил, - очень хочу стать авиатором.

- Вы разбираетесь в механике? - спросил Васильев.

Васильев снял очки, закурил трубку, затем извинился перед собеседником:

- Простите, сейчас мне надо разбирать аппарат, а вы... приходите сюда через неделю на мой последний полёт.

В следующий воскресный день точно в полдень Александр Васильев поднял свой аэроплан для прощального полёта с саратовским небом. Кебурия до последней минуты отговаривал товарища от полёта.

- Посмотри, какой сильный ветер поднялся.

- А ты посмотри на эту многотысячную толпу саратовцев, - ответил лётчик, - они с нетерпением ожидают моего полёта.

- Но ведь при таком ветре может произойти авария.

- Авария в нашем деле, как ты хорошо знаешь, нередкость. Но мы -авиаторы, первые авиаторы! Мы должны летать так, чтобы следующим за нами было легче. Ветер? Что ж, будем учиться летать при ветре...

Кебурия наполнил баки аэроплана бензином: в нижний бак 60 литров, в верхний - 20.

Двигатель заработал, и «Блерио», разбежавшись, ринулся в небо. Поднявшись на обычную для себя высоту в 250 метров, Васильев направил самолёт над Константиновской (Советской) улицей к Волге. Увеличил высоту до полуверсты и полетел через реку к слободе Покровской (г. Энгельс), сопровождаемый восторженными взглядами.

Над слободой аэроплан описал большой круг, и авиатор, помахав приветственно рукой покровчанам, вернулся в Саратов.

При посадке сильный низовой ветер стал относить летательный аппарат вправо к березняку на краю ипподрома.

Машина отказывалась подчиняться Васильеву.

Люди возле рощи испуганно закричали, замахали руками. Некоторые бросились врассыпную. Кто-то упал ничком, в страхе обхватив голову руками и шепча молитву.

Наконец Васильев справился с управлением, и самолёт снова послушно поднялся в небо, задев колёсами зелёные верхушки берёз.

- Вот видишь, ты едва не погиб, - шептал бледный Кебурия, помогая товарищу расстегнуть ремни.

- Зато теперь я знаю, как бороться в воздухе с ветром. И тебя научу, - улыбнулся Васильев.

Когда лётчик спрыгнул с крыла на землю, Семен Глушенко уже ожидал его.

Втроём они разобрали 320 килограммовый аппарат, уложили его части в брезентовые мешки и погрузили на телегу.
- Вы не передумали стать авиатором? - Васильев заглянул в глаза Глушенко. - Может вас напугала моя сегодняшняя неудача?
- Это была скорее победа, чем неудача, - ответил фотограф.

Семён Глушенко пригласил лётчика к себе в гости на прощальный ужин; Васильев собирался покинуть Саратов. Его ожидали другие города.

Они шли по Немецкой улице Саратова к дому Юдина, где Глушенко снимал квартиру. На углу Александровской (М. Горького) огромная красочная афиша: «Состоится полёт авиатора Васильева над почтенной публикой! Полёт на высоту! Воль планэ - свободное планирование. Аттерсаж - спуск на землю. Дирекция просит не пугаться шума мотора. В случае аварии публику просят оставаться на своих местах».

- Вы очень популярны в России, - сказал Глушенко с уважением, -и сборы в кассе ипподрома хорошие.

Васильев грустно улыбнулся.
- Даже при полных сборах я едва свожу концы с концами. Аэроплан стоит очень дорого. К тому же надо прибавить расходы на переезд из города в город. Немало стоит и транспорт для перевоза моего «Блерио», и бензин, работа механика...

Они остановились у двухэтажного кирпичного дома. Над входной дверью вывеска крупными буквами извещала прохожих: «Фотография С. Н. Глушенко». (Здание сохранилось в перестроенном виде на углу проспекта Кирова и улицы М. Горького с гастрономическим магазином на первом этаже).

Пока молодая хозяйка квартиры накрывала на стол, Глушенко пригласил гостя осмотреть фотомастерскую и магазин, занимавшие нижний этаж здания.

- Среди моих знакомых есть бывшие лётчики, занявшиеся теперь фотографированием, - сказал Васильев, рассматривая фотоснимки на красочном щите. - Откуда у вас эта страсть к полётам? Вы где-то уже видели раньше летательные аппараты?

- Да, месяцев пять тому назад мне довелось побывать в Петербурге на «авиационной неделе». Это было волнующее зрелище. Дух захватывало, когда смотрел на парящие в небе громадины.

- Состязания авиаторов тоже видели? - поинтересовался Александр Александрович.

- Конечно. Особенно увлекательно было бросание апельсинов со стометровой высоты в круг диаметром двадцать пять саженей...

- Однако не всё на «авиационной неделе» было так празднично и радостно, - вздохнул Васильев.

- Вы имеете в виду аварию француза Морана?

Они с минуту помолчали.

- Мне приятно ваше страстное желание стать авиатором, но, чтобы подняться в небо, надо пройти курс обучения в специальной школе, во Франции или Германии, - сказал Александр Александрович, продолжая прерванный разговор,
- а у вас своё торговое дело, фотосалон, требующий постоянного внимания и времени.

- Я решил продать магазин и на вырученные деньги поехать учиться лётному делу.
- А фотографический салон?
- Салон я пока оставлю при себе.

После некоторого раздумья Васильев сказал:
- Если ваше решение твёрдо, я готов помочь вам советом и делом, пусть в России одним лётчиком станет больше.

Через два месяца Семен Николаевич Глушенко прибыл на учёбу в знаменитую французскую авиашколу Луи Блерио, располагавшуюся в 67 километрах от Парижа. На руках у него имелось рекомендательное письмо владельцу школы от Васильева и Кебурия, учившихся ранее у Блерио.

Нового русского встретил сам владелец авиашколы, Глушенко представлял его стройным, богатырского строения французом. Перед ним же стоял сутулый, измождённый, нервный человек, и лишь на болезненном лице Блерио красовались по-прежнему щегольски подстриженные чёрные усы.

- Вам известно, что обучение в авиашколе - занятие весьма дорогостоящее? - спросил он Глушенко.
- Я слышал об этом. Деньги у меня есть.
- Плата за весь курс обучение вносится сразу и составляет три тысячи франков, - продолжил француз. - Такая же сумма взимается с обучающихся как аванс за возможные поломки аэроплана, аварии в нашем деле так часты, - с грустной улыбкой добавил он.

По мере того как купюры из кармана Глушенко выкладывались на стол, лицо Луи Блерио становилось мягче и добрее.

- Чтобы успешно учиться у нас, вам понадобится ещё немалая сумма франков, - заметил Блерио в заключении.

В достоверности этих слов Семён Николаевич убедился очень скоро. Сначала преподаватели школы мало обращали на него внимания. С другими воспитанниками занимались подолгу и тщательно, а с ним всего несколько минут в день, и крайне небрежно. Лишь после того, как по совету другого русского ученика, Агафонова, Глушенко дал преподавателям по нескольку сотен франков, с ним стали заниматься добросовестно. Глушенко пришлось сунуть взятку и старшему инструктору, для того чтобы тот разрешил сесть в аэроплан, пока в качестве пассажира. А за право приступить к первым самостоятельным полётам он заплатил тысячу франков.

О своей учёбе в авиашколе Глушенко регулярно и обстоятельно сообщал в письмах своим саратовским друзьям. Однако за его успехами с интересом следила и вся губерния. Об этом позаботились местные газеты. В января 1911 года «Саратовский листок» сообщал своим читателям: «Саратовским аэроклубом получено из южной Франции от господина Глушенко письмо об его успехах по авиации в школе Блерио. Глушенко пишет, что 31 декабря 1910 года он в первый раз оторвался от земли. Первые пробные полёты в этот день в школе Блерио сделали трое. Один из них сломал крылья аэроплана, другой разбил аппарат вдребезги, а Глушенко поднялся на пять метров, полетел и благополучно опустился. Глушенко надеется, что «бросив в Саратове семью и торговое дело, рискуя жизнью», добьётся своего, станет лётчиком»

Через неделю пришло ещё одно письмо: «Я поднялся на высоту 50 метров! Едва не задохнулся от восторга. Совершенно необычные ощущения: я словно исполин, шагающий над лугами и озёрами, над крышами домов... Люди глядели на меня, придерживая кепи, а я нёсся в вышине, и не хотелось опускаться на землю...»

Полёты давались авиаторам нелегко, аварии следовали одна за другой, и почти ежедневно кто-то из учеников авиашколы попадал в больницу с переломами ног и рук, с сильными ушибами.

Блерио иногда говорил своим воспитанникам:

- Авиатор - страшная профессия. Редко можно встретить пилота, который, пролетав всего один год, не остался на всю жизнь калекой.

Слабый человек не сможет стать пилотом. В небо поднимаются только физически сильные люди, с крепкими нервами и до безумия отважные.

Начинающий саратовский авиатор решил вернуться на родину с собственным аэропланом «Блерио» и 650-сильным двигателем «Гном». Изготовление аппарата во Франции обошлось ему в 35 тысяч франков. Ещё 10 тысяч составила таможенная пошлина при провозе аппарата через франко-русскую границу.

- Не жалейте денег, - посмеивался Луи Блерио, - в России на моём аэроплане вы заработаете их очень много.

Но в Саратове опустевшие карманы Глушенко не пополнились купюрами. Напротив: на приготовление к первым полётам и на рекламу их ушли деньги вырученные от продажи фотоателье. Глушенко не думал о деньгах. Главной мечтой его был полёт в саратовское небо.

Авиатор начал ходатайствовать об устройстве специального аэродрома в Саратове. До сих пор полёты авиаторов-гастролёров поводились на городском ипподроме. Губернская управа неохотно шла навстречу просьбам Глушенко. Сначала она отвела под аэродром небольшой участок между местными посадками, которые неизбежно мешали бы полётам аэропланов. Глушенко настойчиво требовал более удобной площадки. К весне 1911 года такое место было предоставлено аэроклубу на площади у артиллерийских казарм.

24 мая того же 1911 года Глушенко совершил свой первый полёт над улицами Саратова. На следующий день он уже пролетел до железнодорожной станции Татищево и обратно, привлекая внимание жителей окрестных селений, вызывая их восторг и удивление.

На показательные полёты в июне в Саратов вновь был приглашён Александр Васильев. Глушенко с нетерпением ждал встречи с ним, но приезд известного авиатора не состоялся: Васильев уже второй месяц находился в больнице после неудачного приземления в одном из полётов.

- Я сам проведу показательные полёты на дальность и высоту в дни, определённые Васильеву, - заявил Глушенко. - Глядите, сколько уже билетов распродано, негоже публику обманывать.

- Прекрати ты свои полёты! - взмолились родственники. - Всякий раз, когда ты садишься в аэроплан, мы мучаемся от страха - вдруг авария...

- пичего со мной не случится, - успокаивал их i лушенки, а сам м волнением прочитывал в газетах и журналах сообщения об авиационных крушениях и гибели лётчиков. «В Петербурге погиб в обломках своего самолёта прибалтиец В. Ф. Смит...», «В Ельце разбился военный лётчик Золотухин...» К середине 1911 года в мире погибло около пятидесяти авиаторов.

В назначенный день вместо Васильева в небо поднялся Глушенко. Совершив более длительный, чем обычно, полёт над Саратовом на высоте 700 метров, авиатор снизился над аэродромом и понёсся над головами бурно приветствующих его саратовцев. Публика восхищённо кричала, махала руками и бросала в воздух трости. Какой-то предмет (видимо, трость) попала в пропеллер. Мотор «чихнул» раз, другой и неожиданно заглох совсем.

Аэродром замер.

Самолёт стал резко кренится на правое крыло и, пролетев боком несколько десятков метров, рухнул на поле, едва не подмяв побежавших в стороны зрителей.

От удара Глушенко вывалился на землю у разбитого хвоста. Быстро встав на ноги, он прошёл, прихрамывая, пять-шесть шагов и упал, потеряв сознание...

Когда лётчик пришёл в себя и открыл глаза, он увидел испуганное лицо жены.

- Больше не пущу тебя летать, - шептала она сквозь слёзы, - никогда не пущу...

Врачи определили у Глушенко сотрясение головного мозга и перелом правой голени. Они же, когда лечение подходило к концу, посоветовали авиатору отказаться от дальнейших полётов: «С вашим здоровьем лучше подыскать другое занятие».

Расстаться с авиацией Глушенко уже не мог. Он собрал небольшую группу молодых людей, увлечённых полётами, стал посвящать их в секреты лётного дела, через три месяца наземная подготовка начинающих авиаторов окончилась, когда один из юношей сел за руль аэроплана и приготовился к своему первому полёту, Глушенко крепко пожал ему руку и сказал: «Лети смело в неведомую даль. Лети в будущее...»

Из книги "Житие Саратовское" Г. Мишин.